Портрет

«Портрет – это биография модели, - раскрытие естественной драмы, свойственной каждому человеку. Портрет! Что может быть проще и сложнее, очевиднее и глубже».

Шарль Бодлер

О Сарьяне я слышала с раннего детства. Его знала моя мама, - часто встречала у общих знакомых и как-то он решил написать ее портрет. А для начала - сделал предварительный рисунок, на нем куда-то смотрящая девушка, в легкой, самодельно сшитой по той давней моде, панаме, задумавшаяся о чем-то своем, слегка улыбается чему-то затаенному и не замечает сейчас рисующего ее художника. Этот набросок висел у нас в большой комнате, и я его видела всегда, с рождения, он был частью моей жизни. Потом правда, вокруг него исчезли широкие поля и подпись автора – сосед плотник, вызвавшийся сделать аккуратную раму, обрезал на нем подпись за ненадобностью.

Рассказывая о художнике, мать вспоминала: «Сарьян мне сказал: «Хочу Вас нарисовать. Зайдите как-нибудь, посмотрите работы, а я Вас набросаю». Это был период Госэкзаменов. Я голодная, истощенная, а позировать ведь очень трудно. Говорю: «Сейчас не могу», а он: «Ну, хорошо, подождем». Я к нему как-то зашла, и он сделал вот этот набросок, который висит на стене, тут сангина и итальянский карандаш. За один вечер нарисовал и подарил, но с условием, что я приду позировать для портрета. А я так и не собралась, все казалось, жизнь длинная, еще успею». В этом портрете меня всегда удивляла цветовая сдержанность, цвет сангины исходил только от обтягивающей голову панамы, именно ее цвет создавал фон и формировал игру тонов, которые на лице как отзвук, передавал итальянский карандаш.

Когда приезжала подруга матери, тетя Бина Камсаракан, то часто начинались разговоры о ее брате, Карене. После его гибели в лагере, прошло много лет, но она все время задавалась двумя вопросами. За что? И - как он умер? Вопросы были безответны. – писем они от него не получали, он просто исчез, выбыл из жизни. Все близкие остались, а его не стало. Но я почему-то долго ничего не знала о его портрете, написанном Сарьяном.

Репродукций видела много, разных, но портрета – Карена Камсаракана, среди них не было. И вот уже во вторую поездку в Ереван нашла время пойти в музей Сарьяна. Хотела зайти давно, - но почему-то времени на музей не оставалось. И в последнем зале вдруг, как зов – этот портрет. Написан после выхода Карена из тюрьмы. Это был его первый срок, продлившийся несколько месяцев. Разбитый нос, опухшие губы – следы избиений в тюрьме. И взгляд – и задумчивый и непонимающий и ушедший в себя. Для Сарьяна написание портрета было безусловно смелым поступком. Карена он знал и как искусствоведа, сотрудника когда-то организованного им музея и как представителя очень известного, древнего армянского рода, веками создававшего военачальников и ученых, строивших прекрасные храмы и целые города, среди которых вечный, хоть и почти до основания разрушенный Ани. Наверное потому, что этот человек, которого я никогда не знала, как-то невидимо был с детства связан с моими мыслями об этой семье, и приобрел на меня большое влияние. И видя этот взгляд, в котором живы следы предков столько всего переживших за многие века – в них и страдания и победы и ответственность и вера. И начинаешь понимать, что самое главное в человеке – несломленная честь.

По решению правительства Советской Армении в 1921 г., при Государственном Музее в составе пяти отделов был открыт отдел искусства, который и послужил поводом для основания Национальной галереи. Директором музея был назначен Мартирос Сарьян.

Как говорила мне в детстве перед приездом тети Бины моя мать: «Род Камсараканов настолько древний и знатный, что когда-то они даже правили Арменией. И с тех пор в Эчмиадзинском храме у них осталось свое, предназначавшееся только их роду, место – справа, напротив алтаря. Это место они занимали веками. И когда уже после революции, отец Бины, Степан Иванович, известный академик-селекционер, вернулся из Москвы, где преподавал в Тимирязевской Академии, в Армению, то его как очень уважаемое лицо, включили в церковный совет католикоса. Священник не мог начать службу до того, пока Степан Иванович не займет своего места в храме. Если его не было видно, то батюшка громко призывал: «Парон Камсаракан, займите свое место», и только убедившись, что парон (господин), встал на это место, начинал службу. Бедному Степан Ивановичу, а он был очень ответственный, приходилось из-за этого все время ездить в Эчмиадзин на все праздничные церковные службы».

Во время второго срока, из ссылки, в 1937 г. Карен, в отчаянии, желая помочь сосланным с ним и погибающим в лагере друзьям, пишет письмо Сарьянам, и робея непосредственно обратиться к самому художнику, обращается к его жене: «Я знаю всю отзывчивость Вас обоих, помню множество случаев помощи очень многим, и моя душа диктует мне обратиться именно к Вам …» И в конце письма: «Привет моей обожаемой Армении, ее земле, ее солнцу». К сожалению, помочь было уже невозможно. Остался только портрет. И память.

Автор статьи: Лидия Рославцева